Форум » Либерализм и частная жизнь » НГ//Михаил Горбачев: Я должен был действовать жестче » Ответить

НГ//Михаил Горбачев: Я должен был действовать жестче

bne4: Наталья Меликова Михаил Горбачев: Я должен был действовать жестче Михаил Горбачев считает, что именно «Единая Россия» стремится ограничить участие граждан в делах государства. Фото Романа Мухаметжанова (НГ-фото)На этой неделе исполняется 15 лет событиям августа 1991 года, когда члены так называемого ГКЧП предприняли попытку государственного переворота. Накануне обозреватель «НГ» встретилась с первым президентом СССР Михаилом Горбачевым. Более полутора часов мы говорили не только о событиях тех дней, но и о политике Владимира Путина, его возможных преемниках, о действиях партии власти. Сегодня «НГ» публикует фрагменты этой беседы. «Лимит на революции перевыполнен» – Михаил Сергеевич, каковы уроки путча? – Через перевороты, через злоупотребления, через узурпацию власти, мы не выйдем к нормальной демократической стране. Нам надо идти избранным путем – путем демократии и свободы. Нам нужно защищать, продвигать эти процессы, не поддаваться давлению, откуда бы оно ни исходило. Действующий сегодня президент России проводит курс на утверждение институтов рыночной экономики, на укрепление демократии в интересах большинства. Вот почему я поддерживаю Путина. В прессе уже неоднократно писали о том, что зреет переворот. Ситуация сейчас такова, что некоторые хотели бы повлиять на президента в своих интересах. Представители неолиберализма хотели бы, чтобы в стране командовал крупный бизнес. Другие хотели бы реванша, возврата к доперестроечным порядкам – мы же с вами часто видим людей, марширующих с портретами Сталина. Нам не нужно ни то, ни другое. Нужен социал-демократический путь, когда мы признаем демократию, свободу людей, ответственность бизнеса, который, кстати, нуждается в защите, в поддержке со стороны государства. Но это не значит, что государством должны помыкать политиканы или олигархи. Думаю, что в деле ЮКОСа было не только банальное уклонение от уплаты налогов. Я с уважением относился к Ходорковскому. Он был среди тех, кто создавал молодой бизнес. В свое время он трижды был у меня на совещаниях в числе молодых бизнесменов. Но думаю, что его погубили излишняя самоуверенность и какие-то чрезмерные аппетиты, а может быть, и не только это. – Вы говорите, что сейчас опасность для власти исходит со стороны неолибералов и реваншистов. А разве фактическое восстановление партийной номенклатуры, учитывая опыт новой России, не представляет угрозу для действующего или будущего президента? – Безусловно. Это вообще означало бы обострить все проблемы и спровоцировать ситуацию, когда начнутся процессы, обратные демократическим. – А разве сейчас этого не происходит? – По-моему, еще не произошло. Процессы у нас идут сложно. Не все это видят и понимают и у нас, и в мире. Владимир Путин получил в наследство полураспад государства, хаос в армии, хаос в экономике, хаос в социальной сфере, да везде, какую сферу ни возьмите, – хаос. Надо было страну спасать. Требовались неотложные меры. Тут, как говорится, приходилось действовать не по учебникам демократии. – В недавно опубликованной статье вы жестко раскритиковали одобренные Госдумой поправки в избирательное законодательство и обвинили «часть политической элиты» в стремлении ограничить участие граждан в делах государства. Кого вы относите к этой «части»? – Прежде всего это касается «Единой России». – Вы призвали президента наложить вето на одобренные парламентом поправки. Путин в достаточной степени демократ и способен на такой шаг? – Я считаю, что ему надо вмешаться. Никто сейчас ничего не сделает, кроме него. Останется только одна альтернатива: выход людей на улицы. Мы что, этого хотим? – А это возможно? – У нас, конечно, лимит на революции перевыполнен. Но если так будут обращаться с людьми, все может быть. Давайте вспомним историю с принятием закона о монетизации льгот. – Вы считаете, что монетизация льгот – ошибка Путина? – Думаю, что это прежде всего ошибка парламента и правительства. Несколько миллионов людей оказались просто забытыми. Когда пенсионеры вышли на улицы, вся Россия поддержала стариков. Это был взрывоопасный момент. Только вмешательство президента сняло напряжение. Можно ли не извлекать из этого уроков? Поэтому я говорю: не надо доводить ситуацию до крайности перед выборами, лишая избирателей их прав. – Можно по-разному оценивать роль личности в истории, но в истории новой России смена руководителя всегда означала радикальную смену курса. Путин уже не раз говорил, что покинет пост президента в 2008 году. Есть ли основания опасаться того, что после 2008 года нас вновь ожидает поворот на 180 градусов? – Вот почему я и говорю: нам нужна избирательная система, которая бы обезопасила страну от такой нежелательной перспективы. – Вы видите среди российской политической элиты такого человека, который способен возглавить страну в 2008 году? – Это должен быть зрелый человек. Думаю, что в данном случае нам важно услышать, кого назовет президент. Это не значит, что у избранника Путина не найдутся конкуренты. Найдутся. – Михаил Касьянов, например? – Нет, Касьянову ничего не светит. «Они видели, что их время на исходе» – Давайте вернемся к событиям 15-летней давности. Вы сами тогда приняли решение уехать в Форос? Вас никто к нему не подталкивал? – Нет, я сам. Просто я был на пределе и решил на две недели до подписания Союзного договора 20 августа уехать. 19-го должен был прилететь. Я не допускал, что после всего того, что сделано (антикризисная программа, подготовленный к подписанию новый Союзный договор, план реформы КПСС), противники перестройки пойдут на государственный переворот. Я бы, конечно, ни в какой отпуск не поехал, не умер бы я за две недели. И тогда ничего бы не было, я вас уверяю. Это была позиция людей несостоявшихся. Они видели, что их время на исходе, и решили пойти на сговор. Это была авантюра. Но в принципе для меня не было неожиданным появление ГКЧП. Партийная номенклатура не выдержала испытания демократией. Эти люди считали, что, если уж ты добрался до власти, должен сохранить ее до конца. Потерять право на «кормление» для них было драмой. – Если вы говорите, что для вас это не было неожиданным, значит, у вас были возможности противодействовать появлению ГКЧП? – Я вас хочу как раз посвятить в это. Консервативные силы предприняли несколько попыток – на сессии Верховного Совета, на Съезде народных депутатов СССР в конце 1990 года. В апреле 1991 года на пленуме ЦК КПСС хотели сместить меня с поста генсека (как президента они уже не могли, руки были коротки). Но буквально накануне пленума я провел знаменитую встречу «9 плюс 1». В Ново-Огареве руководители 9 союзных республик и президент СССР приняли заявление о безотлагательных мерах по преодолению кризиса в стране. В обществе это было встречено с одобрением. Это моих противников застало врасплох. Когда на пленуме заговорщики открыто развернули против меня атаку, я заявил, что подаю в отставку. Пленум прервал работу. Политбюро два часа обсуждало возникшую ситуацию. А в это время другие члены ЦК уже начали создавать список в поддержку Горбачева. Все шло к расколу партии. Политбюро после острой дискуссии обратилось ко мне с просьбой снять заявление об отставке. Я пошел навстречу. Сейчас жалею об этом. Хотя по-человечески меня можно понять. Вся моя карьера связана с партией. Но что значит по-человечески, если ты возглавляешь такую страну?.. Надо было быть жестче. Этого, может быть, мне не хватило. – Если бы КПСС раскололась тогда, это позволило бы вам убрать из руководства партией и государством наиболее одиозных людей... – Это было бы нормально. Коммунисты бы самоопределились. Но и после этого противники перестройки не смирились. В июне они сделали новую попытку. На сессии Верховного Совета поставили вопрос о перераспределении полномочий между президентом и премьером. Провели закрытое заседание. Выступали Крючков, Язов, Пуго. Сидел там, потирая руки, вице-президент Янаев, еще один мой кадровый промах. Сидел и молчал. На другой день я дал отпор их провокациям. – В конце июля незадолго до вашего отъезда в Форос вы встречались с Ельциным и Назарбаевым и обсуждали Союзный договор… – Первоначально был план: подписываем договор и через полгода принимаем новую Конституцию. На ее основе проводим выборы. После обсуждения решили поступить иначе. Выборы проводим сразу после подписания договора, не дожидаясь принятия Конституции. К этому подталкивала острая ситуация в стране. Пошел разговор о кадрах. Ельцин и Назарбаев сказали, что президентом страны должен остаться Горбачев. Ельцин должен был оставаться во главе России. Что касается премьера, то я предложил Назарбаева, о котором всегда был хорошего мнения. Пошел разговор об обновлении кадров. В частности, речь шла о замене Крючкова, Язова, других. Как оказалось, весь этот разговор был прослушан и записан КГБ. Крючков использовал эту запись для давления на Язова и других. – В Форосе у вас было ощущение, что с вами, с вашей семьей может произойти самое страшное? – Исход мог быть любой. Организаторы путча очень хотели, чтобы я начал прорываться через ограждение, чтобы ринулся в бой как чилийский президент Сальвадор Альенде. Не знаю почему, но я так устроен: когда начинает обстановка сгущаться, я не впадаю в панику, а, наоборот, начинаю действовать четче. Страха у меня не было. Головы я не терял. Но то, что путчисты могли пойти на крайности, не исключал. Однако ни на какие сделки и соглашения идти не собирался. Сказал об этом своей семье. Они меня поддержали, хотя переживали сильно, особенно Раиса Максимовна. После Фороса ее здоровье резко ухудшилось. Для нее это был страшный стресс, и она не справилась. «Наберетесь вы с ним горя» – Все эти годы вам не хотелось вернуться во власть? – Откровенно говоря, наблюдая, все то, что происходило в 90-е годы, хотелось вмешаться. Но я был изолирован от прессы, от телевидения. Все мои разговоры прослушивались. А ведь я не занимался и не занимаюсь государственными переворотами и заговорами, наоборот, рассуждаю открыто и свободно. И сегодня, когда я считаю нужным что-то высказать, я это делаю. – Недавно вы написали, что условия перехода к демократии осложнились в результате ошибочной политики руководства страны в 90-е годы. Эти ошибки вы связываете с действиями лично Бориса Ельцина? – Он много наломал дров, пойдя на развал страны, отказавшись от постепенного движения по пути к рынку, от создания новых демократических институтов и демократической инфраструктуры. – А вы не жалеете, что перевели Ельцина из Свердловска в Москву? – Конечно, у меня уже тогда были сомнения. Мы искали заведующего строительным отделом ЦК. Нам тогда нужен был специалист, который помимо партийного опыта имел бы и опыт руководства крупной организацией. Было три кандидатуры, но наиболее подготовленным казался Ельцин. У меня, правда, уже тогда сложилось впечатление, что этот человек страдает серьезными недостатками. Он неспособен был взглянуть на себя самокритично. Я почувствовал, что это человек, который будет стремиться подавлять других. Он не для нашего времени. Звоню Рыжкову: «Николай Иванович, ты же там директором «Уралмаша» работал. Как твое мнение?» Не буду передавать весь разговор, но закончил он словами: «Михаил Сергеевич, не советую, наберетесь вы с ним горя». Потом Егор Кузьмич Лигачев поехал в Свердловск. Он, видно, чувствовал некую симпатию к Ельцину. Приехал и сказал: «Это наш человек, надо его брать». Вот так Ельцин и оказался в Москве… «Наш потенциал никуда не исчез» – Ваш приход к власти ознаменовал поворот в советской внешней политике, холодная война закончилась. Кто, на ваш взгляд, виноват в нынешнем обострении отношений между Россией и странами Запада, в первую очередь США? – Нам удалось покончить с холодной войной. Но не стало Советского Союза, и на Западе заболели тяжелой болезнью – «комплексом победителя». Нельзя вот так бессовестно приписывать себе все заслуги в деле прекращения холодной войны, заявлять, что, мол, мы обыграли СССР, социализм. Запад отнесся к России без должного понимания ее решающего вклада в окончание холодной войны. Когда Россия оказалась в трудном положении после распада СССР, ее начали просто оттеснять с политической и исторической арены. Развитый Запад эксплуатировал положение страны, не подготовленной жить в рыночных условиях. Как только Россия начала подниматься с колен, оказалось, что для Запада это не подходит. Мы что, должны разрешения спрашивать – иметь или не иметь будущее? – То есть в фактическом состоянии холодной войны, которое возникло между Россией и США, вы вините прежде всего наших партнеров? – Я вообще не согласен с применением термина «холодная война» к нынешней ситуации. Но напряженность есть, и нечего на это глаза закрывать. Впрочем, я считаю, что руководство нашей страны действует ответственно и серьезно. Президент не прекращает диалога со всеми странами, и правильно. Иногда нашей дипломатии не хватает выдержки, заводимся с пол-оборота. – В последнее время в России участились разговоры о возрождении былых позиций страны как супердержавы. Вы не считаете такие амбиции завышенными? – Россия обречена быть великой державой, иначе она не решит своих национальных проблем. Да и остальной мир от этого потеряет. Она всегда имела это право, даже когда на лопатках лежала. У нее есть колоссальный исторический опыт, колоссальные интеллектуальные и природные ресурсы. Только временное стечение обстоятельств, развал государства и открытость страны, не подготовленной к соревнованию в условиях глобализации, привели к тем последствиям, которые мы сейчас с вами расхлебываем. Но наш потенциал от этого никуда не исчез. – Вам не обидно, что вашу деятельность недооценили, недопоняли в России? – Я часто езжу по миру и все время слышу один и тот же вопрос: вас на Западе чуть ли не обожествляют, а в России наоборот? Что, у вас такой народ, страна такая или что? Но надо хорошо представлять себе, в каких условиях мы вели перестройку… И я рад, что в России люди просвещенные, в том числе очень многие молодые люди понимают значение и смысл перестройки и для нашей страны, и для мира. материалы: Независимая Газета© 1999-2006 Опубликовано в Независимой Газете от 15.08.2006 Оригинал: http://www.ng.ru/ideas/2006-08-15/1_gorbi.html

Ответов - 2

BNE: Непотизм неоконсерваторов? Секс, деньги и падение Вулфовица Руперт Корнуэлл Человек, которого Джордж Буш с нежностью называет "Вулфи", перешел на новую работу – возглавил Всемирный банк – и приложил немало усилий, чтобы расположить к себе людей. Но теперь подчиненные обвиняют его в том, что он покровительствовал своей подруге, повышая ее по службе и увеличивая оклад Несмотря на свою безупречную учтивость и кроткие манеры, Пол Вулфовиц каким-то загадочным образом то и дело притягивает к себе конфликтные ситуации. Иногда это просто мелкие скандалы, как в Турции в начале текущего года. В ходе своего визита в эту страну в своем нынешнем качестве (президента Всемирного банка) Вулфовиц посетил мечеть, а выйдя оттуда, переобулся из тапочек в свои туфли, как и требует обычай. Тут-то и заметили, что носки у него дырявые. Неужели этот высокооплачиваемый деятель настолько прижимист, что ему пары долларов на новые носки жалко? А есть и более серьезные конфликтные ситуации: например, война в Ираке. Вулфовиц, в то время заместитель министра обороны США, был одним из ее самых ярых сторонников и основных авторов стратегии. История не забудет пламенной веры Вулфовица в то, что американский десант будут приветствовать как освободителей и что для оккупации не потребуется более 100 тыс. военнослужащих. Очевидно, эти два предположения относятся к разряду самых катастрофических военно-стратегических оплошностей последнего времени. И вот теперь он влип в еще большие неприятности – на сей раз потому, что повысил по службе свою подругу – теперь уже бывшую высокопоставленную сотрудницу банка, а также щедро увеличил ей оклад. Шаха Риза – гражданка Великобритании ливийского происхождения – выросла в Саудовской Аравии. Она и Вулфовиц живут вместе после того, как в 2001 году его брак распался. Кстати, говорят, что пламенная вера Ризы в идею демократизации арабского мира дополнительно укрепила в Вулфовице решимость принести это благо в Ирак. Общественность узнала об их личных взаимоотношениях в середине 2005 года, когда Вулфовиц сменил Джеймса Вулфенсона на посту главы Всемирного банка. Вначале он пытался сохранить за Ризой ее должность советника по коммуникациям в ближневосточном отделе банка, хотя это было откровенным нарушением корпоративной этики. В итоге Ризу откомандировали в Государственный департамент, но заработную плату ей по-прежнему выплачивал Всемирный банк. Она была повышена по службе. Ее оклад дважды был увеличен в куда больших, чем положено по норме, пределах. В итоге она стала получать 193 тыс. долл. в год (98 тыс. фунтов стерлингов) – больше, чем госсекретарь Кондолиза Райс. Среди сотрудников Всемирного банка распространилось вполне объяснимое негодование. Поскольку Вулфовиц имеет репутацию неоконсерватора и известен своей активной причастностью к затеянной Бушем войне в Ираке, его кандидатура с самого начала вызывала недовольство подчиненных. Возглавив банк, Вулфовиц сделал своей первостепенной задачей искоренение коррупции как в странах, получающих помощь этого финансового учреждения, так и среди собственных подчиненных. Но как расценивать историю с Ризой? Допустим, это еще не коррупция, но фаворитизм и кумовство – те самые пороки "третьего мира", против которых ныне борется Вулфовиц – налицо, не так ли? На прошлой неделе ассоциация сотрудников Всемирного банка подала официальную жалобу в связи с фактами повышения Ризы по службе и увеличения ее оклада. В понедельник Вулфовиц разослал подчиненным электронное письмо с обещаниями, что ассоциация получит полный доступ к фактам и обстоятельствам дела, за которое он взял на себя "полную ответственность". Тем временем Риза ушла из Госдепартамента и теперь, по слухам, работает в международной организации Foundation for the Future, финансируемой в основном США. Главная задача организации (угадайте с трех раз!) – ратовать за свободу и демократию на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Но можно ли считать инцидент исчерпанным? Как-никак Пол Вулфовиц – "человек с прошлым". Когда в 2005 году Буш назначил его на пост главы Всемирного банка, в этом учреждении был проведен опрос сотрудников. Почти 90% высказались против этой кандидатуры. Существовали опасения, что Вулфовиц будет лишь марионеткой Белого дома, специально засланной в банк для того, чтобы проводить глобальную внешнеполитическую программу администрации Буша. Справедливо или несправедливо, но Вулфовица воспринимали как фанатичного неоконсерватора, который не обладает достаточной квалификацией или чутьем для осуществления миссии банка – помощи развивающимся странам. Зазвучали обвинения в том, что должность досталась Вулфовицу по блату. Вместо того чтобы выбрать себе ближайших помощников из числа служащих банка, Вулфовиц привел с собой республиканских политиков. Как минимум двое из них – Робин Кливленд, бывший высокопоставленный чиновник Белого дома, и Кевин Келлемс, работавший в администрации вице-президента Чейни и в Пентагоне, – принимали активное участие в разработке политики по отношению к Ираку и до, и после войны. Неприязнь сотрудников банка к этим чужакам отчасти обусловлена нелюбовью к переменам, которая неизменно свойственна любой крупной бюрократической структуре. Но, судя по сетованиям одного из бывших сотрудников банка, недавно опубликованным в журнале The New Yorker – дескать, эти двое руководствуются девизом "Мы умнее других, мы знаем больше других" – это кажется странным эхом самонадеянности (и невежества) американских официальных лиц, которые управляли Ираком после войны. Неудивительно, что к новому начальнику относятся с таким подозрением и что после прихода Вулфовица уволилось по собственному желанию много сотрудников высшего звена, в том числе шесть вице-президентов. На деле найдется очень мало людей, столь непохожих на свой публичный имидж, как человек, которого президент Буш когда-то ласково именовал "Вулфи" ("Волчонок"). На серого хищника он ни капли не похож: держится кротко, учтив, предпочитает не говорить, а слушать. Вулфовиц – интеллектуал. Прежде чем стать заместителем Дональда Рамсфельда в Пентагоне, он восемь лет занимал пост декана Школы перспективных международных исследований (School of Advanced International Studies (SAIS)) при вашингтонском Johns Hopkins University. Нельзя отрицать, что Вулфовиц прошел типичный для неоконсерватора путь: юноша, который в начале 60-х разделял идеи либералов и участвовал в марше протеста Мартина Лютера Кинга, спустя десять с небольшим лет превратился в "ястреба" внешней политики, убежденного в том, что, лишь демонстрируя свою силу и насаждая свои ценности за границей, Америка сможет защищать себя на собственной территории сначала от угрозы коммунизма, а затем от терроризма. Как и многие неоконсерваторы, он еврей и решительно поддерживает Израиль, где теперь поселилась его сестра. Он был одним из главных инициаторов неоконсервативного манифеста 90-х годов – "Проекта нового американского века". Сам себя он считает скорее реалистом и прагматиком, чем неоконсерватором, но в действительности в значительной мере сохраняет юношеский идеализм. Вулфовиц, этот огнедышащий дракон, который способствовал разжиганию пожара на Ближнем Востоке, в реальности "человек несколько сентиментальный", рассказал в интервью The New Yorker Карл Джексон, работавший с ним в SAIS. "Вулфовиц искренне верит в идею помощи людям, оказавшимся в сложной экономической ситуации". Часто забывают о том, что в конце 80-х он три года был послом в Индонезии, этой типичной стране "третьего мира", и удостоился больших похвал (а также навлек на себя критику за неспособность справиться с коррупцией, присущей режиму Сухарто). Мало того, этот ярый защитник Государства Израиль в апреле 2002 года был освистан на произраильском митинге в Вашингтоне после того, как посмел напомнить собравшимся о страданиях палестинцев. Главная проблема, с которой Вулфовиц сталкивается на высоких постах – и во Всемирном банке, и в Пентагоне – связана с тем, что он плохой администратор. Именно по этой причине (как сообщает журналист Боб Вудворд, известный своей работой в пуле Белого дома, в своей свежей книге "Состояние отрицания"), на должность проконсула США в Ираке после ввода войск в 2003 году был назначен не Вулфовиц, а Пол Бремер. "Заместитель министра обороны был большим мыслителем, – отмечает Вудворд, – но еле мог справиться с собственным офисом". Судя по всему, эта его черта и проявилась в его деятельности во Всемирном банке. Это не энергичный, вникающий в каждую мелочь, умело сам себя рекламирующий топ-менеджер, каким был Вулфенсон. Не является Вулфовиц и корпоративным менеджером, доказавшим свои способности, фонтанирующим планами и диаграммами, – то есть не похож на того из президентов Всемирного банка, с которым его часто сравнивают, – Роберта Макнамару, министра обороны при администрации Кеннеди и Джонсона. "Доктрины Вулфовица" не существует за одним ярким исключением. Правда, сотрудники банка сейчас занимаются пересмотром его стратегии: возможно, что он переориентируется с социально значимых проектов в области образования и здравоохранения на фундаментальные планы, непосредственно способствующие экономическому росту. "Вопрос в том, в чем наши сравнительные преимущества, где мы можем внести свой вклад", – сказал Вулфовиц в интервью Financial Times. Но административного катаклизма ожидать, по-видимому, не стоит. "Не думаю, что необходимо срочно изменить курс". Существующие безотлагательные задачи по помощи самым бедным также не выполняются. В июле 2005 года Вулфовиц впервые принял участие в саммите "восьмерки" в Глениглзе. Лидеры мировых держав договорились к 2010 году удвоить помощь Африке и аннулировать миллиардную задолженность беднейших стран. Однако за последние девять месяцев Всемирный банк предоставил Африке в качестве займов на 1 миллиард долларов меньше, чем в прошлом году. Правда, причиной того, возможно, является идея Вулфовица – вышеупомянутое "яркое исключение". Джим Вулфенсон был первым президентом Всемирного банка, который открыто заговорил о "раковой опухоли коррупции" во многих странах-заемщиках, тем самым нарушив негласное правило о том, что Всемирный банк занимается проблемами экономического развития, а в политику не лезет. Во многих отношениях новые приоритеты выглядели совершенно резонными: по неофициальным оценкам, в яму коррупции проваливаются до 20% зарубежной помощи. Несомненно, помощь приносит максимальную пользу, когда она предоставляется странам с эффективной системой управления и честными администраторами. Вулфовиц не только включил тему борьбы с коррупцией в свою повестку дня, но и, как представляется, стал воплощать ее в жизнь произвольным и непредсказуемым образом. У идеи превращения борьбы с коррупцией в священный принцип политики банка по отношению к развивающимся странам есть два изъяна. Во-первых, коррупция и экономическое процветание необязательно являются взаимоисключающими понятиями (достаточно взглянуть на Китай), а во-вторых, когда Всемирный банк приостанавливает финансовую помощь, это наносит вред только самым обездоленным и неимущим гражданам страны, которой он гипотетически помогает. Но та логическая непоследовательность, с которой Вулфовиц налагал антикоррупционные санкции, заставила заподозрить нечто третье – а именно, что список неблагонадежных стран составлен не во Всемирном банке, а администрацией Буша. Теперь Вулфовиц под давлением согласился на компромиссный набор антикоррупционных правил, согласно которому предоставление займов будет приостанавливаться лишь "в исключительных случаях". Однако, несмотря на этот прорыв, эпоха Вулфовица во Всемирном банке вряд ли затянется надолго. По установленному порядку, власти США – держатель контрольного пакета акций Всемирного банка – назначают его президента на пятилетний срок. Если в 2008 году в Белый дом придет представитель демократов, полномочия Вулфовица, истекающие в 2010 году, вряд ли будут продлены (и это в том случае, если дело Ризы не приведет к его досрочной отставке). И все же, что бы ни случилось, Пола Вулфовица все равно будут сравнивать с Робертом Макнамарой. Между ними много общего: оба пришли во Всемирный банк из Пентагона, обоих отождествляли с непопулярными в народе войнами. Но этим сходство исчерпывается. Макнамара явно использовал свою деятельность во Всемирном банке как способ искупить свои вьетнамские грехи и стал самым влиятельным президентом за всю историю этого финансового учреждения. Но Вулфовиц, как и его бывший начальник по Белому дому, никогда (по крайней мере, публично) не признавал свою ответственность за фиаско в Ираке. Более того, на взгляд некоторых наблюдателей, он считает Всемирный банк другим средством распространения демократии в развивающихся странах – осуществления той же цели, которой была призвана достичь война в Ираке в Ближневосточном регионе. Этот грандиозный замысел потерпел крах. Деятельность Вулфовица на посту главы Всемирного банка, по-видимому, окажется почти столь же неплодотворной – даже если он сменит носки на новые.

BNE: Как Билл Гейтс готовился к Гарварду Роберт Гат Советы о том, как и в каком тоне произнести выпускную речь, ему давал Уоррен Баффет. Гейтс, наконец, получил диплом Билл Гейтс начал писать речь для выпускного дня в Гарварде в прошлом декабре, но только в конце марта, ожидая встречи с Кондолизой Райс в Госдепартаменте, он нашел свою музу. В начале этой недели, чтобы объяснить корреспонденту, как это произошло, Гейтс выпрыгнул из кресла в своем офисе в Реймонде, штат Вашингтон, подошел к стене и руками изобразил очертания большого прямоугольника. "Я просто сидел в ожидании, а у них в холле висит этот документ, в рамочке, подсвеченный, красивый такой, – рассказывал он. – Это текст речи Джорджа Маршалла". В этой речи, произнесенной в Гарварде 5 июня 1947 года, содержалось изложение Плана Маршалла, смелой экономической программы помощи, которая подняла Европу из пепла Второй мировой войны. Гейтсу показалось, что слова, которыми генерал описывал трудности, с которыми столкнулась послевоенная Европа, соответствуют тому, как миллиардер-программист видит собственную миссию XXI века: использовать филантропию как катализатор сокращения глобального неравенства в здравоохранении, благосостоянии и образовании. Именно это стало главной темой речи, которую Гейтс произнес вчера перед 15 тыс. выпускников и слушателей, собравшихся под солнечным небом в Гарвард-ярде. "Величайшие достижения человечества – это не его открытия, а то, как эти открытия применяются для сокращения неравенства, – объявил Гейтс. – Сокращение неравенства – с помощью демократии, сильного государственного образования, качественного здравоохранения и широких экономических возможностей – это и есть величайшее достижение человечества". Тем самым Гейтс сделал еще один большой шаг в ширящихся усилиях по использованию своего статуса бизнес-знаменистости для привлечения внимания к глобальной филантропии, так же как его друг Боно, рок-музыкант, использует свой собственный звездный статус для содействия решению гуманитарных проблем. В 2005 году Гейтс сделал публичное предупреждение руководителям "устаревшей" системы среднего образования. А в начале этого года он предупредил законодателей об "экономической угрозе", которую представляет иммиграционная политика страны для американской конкурентоспособности. В прошлом году Гейтс, наживший состояние благодаря превращению корпорации Microsoft в крупнейшего в мире производителя программного обеспечения, объявил, что с июня 2008 года он посвятит себя полностью филантропии и работе в Фонде Билла и Мелинды Гейтс, которым он руководит вместе со своей женой. Вчера он приехал в Гарвард, чтобы получить почетную степень университета, из которого был отчислен в 1975 году. В своей речи он припомнил, как в студенчестве вел жизнь "лидера асоциальной группы" в общежитии в Рэдклифф-Куад, вдали от центра кампуса. "Там было больше женщин, а большинство парней были математического склада, – рассказал он. – Эта комбинация дала мне лучшие возможности, если вы понимаете, о чем я. Именно там я получил печальный урок, согласно которому первоначальные преимущества не гарантируют успеха". Когда он начал писать свою речь в декабре, "резонатором" ему послужил сотрудник Фонда Гейтса, который ранее писал для Slate, онлайнового журнала, запущенного Microsoft. Они обменивались набросками и идеями для речи. Гейтс и его сотрудник провели 6 сессий "мозговой атаки", составили 6 черновиков и обменялись многочисленными электронными письмами. Самые длинные письма писал Гейтс. По словам Гейтса, среди прочего он прочитал речи Альберта Эйнштейна, Мари Кюри, Энрико Ферми и бактериолога Роберта Коха по случаю получения Нобелевской премии. Изучил речи, произнесенные на выпускном в Гарварде Биллом Клинтоном и Боно. А затем увидел речь Маршалла в рамочке. Он читал ее и раньше. Однако, заметил Гейтс, только разглядывая ее копию в Госдепартаменте, он обратил внимание на слова Маршалла перед гарвардской аудиторией о том, что "огромная сложность" проблем, нависших над послевоенной Европой, делает "крайне трудным для человека со стороны произвести четкую оценку ситуации". Его резануло слово "сложность", ибо незадолго до того он беседовал со своим другом, миллиардером-инвестором Уорреном Баффетом о том, что сложность некоторых вещей в обществе – к примеру, налоговой системы и федерального бюджета, например – не дает людям возможности понять их, что в итоге препятствует изменениям. Гейтс обращал внимание на то, что все чаще среди друзей встречает тех, кто желает больше заниматься благотворительностью, но не понимает, как можно сделать что-то для борьбы с серьезным заболеванием или с нищетой в далеких странах. Обдумывая эту идею, в январе Гейтс в письме своим сотрудникам, помогавшим ему в написании речи, заметил, что именно сложность зачастую мешает людям действовать. Он разослал статью Малкольма Глэдуелла из январского номера New Yorker, в которой говорилось о роли сложности и запутанности в скандале вокруг корпорации Enron. И вот теперь это слово встретилось у Маршалла. Гейтс задумался о том, что за 60 лет, прошедших с того момента, как Маршалл покинул Гарвард, и через 32 года после того, как его стены покинул он сам, было сделано множество технологических прорывов, которые внесли вклад в уничтожение этих сложностей. Например, интернет позволяет лучшим умам сотрудничать над решением общих проблем так, как они не могли ранее. Прошло немного времени, и Гейтс и его коллеги включили пункты речи генерала Маршалла в собственную речь Гейтса. В конце мая Гейтс снова связался с Баффетом. Ему хотелось призвать выпускников быть более активными в борьбе с глобальным неравенством, однако не хотелось показаться слишком "нравоучительным". Гейтс приехал в Омаху, штат Небраска, на ежегодную встречу акционеров Berkshire Hathaway, компании Баффета, в совет директоров которой входит Гейтс. После заседания Баффет дал Гейтсу несколько советов о том, как и в каком тоне лучше произносить речь. "Уоррен лучше всех может вдохновить людей на то, чтобы что-то сделать, безо всяких поучений, – говорит Гейтс – Уоррен помог мне понять, как призвать студентов к действию правильно". В прошлые выходные, пока коллеги дописывали предложения для речи, Гейтс слетал в Калифорнию на турнир по бриджу. В воскресенье он уже снова сидел за компьютером, редактируя речь, полируя фразы. В понедельник он впервые прочитал ее, находясь на трибунке в своем офисе, а во вторник отправил по электронной почте экземпляр Баффету. В среду он почитал ее вслух жене на частном самолете по пути в Бостон. Вчера, он, наконец, получил гарвардскую степень – доктора юридических наук. "Будет отлично, если в моем резюме, наконец, появится диплом", – отметил он в речи. Он указал, что студенческая газета, The Crimson, назвала его "самым успешным отчисленным студентом Гарварда", и заявил: "Я полагаю, это делает меня особенным выпускником, произносящим прощальную речь. Я добился большего из всех, кто провалился". Однако он быстро сменил тон, подчеркнув, что покинул Гарвард, получив достаточное образование в экономике, политике и науках, однако сильно сожалеет об одном. "Я покинул Гарвард без осознания ужасного неравенства в мире – страшного неравенства в здравоохранении, благосостоянии и возможностях, которые обрекают миллионы людей на жизнь в нищете, болезни и отчаянии". В аналитическом стиле, которым он прославился в хай-тек кругах, Гейтс порекомендовал план действий из четырех пунктов для решения какой-либо комплексной проблемы: выработка цели, поиск максимально эффективного подхода, нахождение идеальной технологии для этого подхода и наилучшее применение технологий, которые уже имеются в распоряжении. "Примером может служить эпидемия СПИДа, – продолжил он. – Самая широкая цель – это, конечно, победить болезнь. Максимально эффективный подход – это профилактика. Идеальная технология – вакцина, одна доза которой дает пожизненный иммунитет. Поэтому правительства, фармацевтические компании и фонды финансируют исследования для создания такой вакцины. Но эта работа, вероятно, займет более десятилетия, а тем временем мы должны работать с тем, что есть у нас в руках – и лучший метод профилактики, которым мы сейчас располагаем, это донести до людей необходимость отказаться от чреватого риском поведения – это цель, которая сама по себе требует плана из четырех пунктов". Он призвал каждого из выпускников выбрать вопрос и "стать в нем специалистом", даже если они будут уделять этой работе всего несколько часов в неделю. Это то, что "зацепило" его, пояснил он в беседе, предшествовавшей произнесению речи. "Этим интересно заниматься: каждый день узнавать что-то новое, видеть это, – заметил он. – В моем случае, очевидно, занятно уже то, что я перенаправляю свое время с того, что было одной из самых интересных и восхитительных работ".



полная версия страницы